— Как будет угодно вашей светлости, — ехидно промурлыкала Хенке, и многие из присутствовавших заулыбались: о дружбе между Хонор и Мишель знали почти все. — Первая и самая очевидная слабость плана ее светлости заключалась в том, что в нем полностью отсутствовал какой-либо люфт на случай ошибки. Приближаясь к врагу избранным ею способом, она выжгла практически до нуля реакторную массу своих кораблей. Если бы противник все же заметил ее, кораблям не хватило бы энергии ни на боевые маневры, ни на прыжок к другой звездной системе.
Другая слабость: эта задумка могла осуществиться лишь при том условии, что техники сенсорных устройств хевов окажутся слепыми. Да, для гравитационных сенсоров, на данные которых привыкли полагаться тактические офицеры, ее корабли были невидимы, но это не делало их таковыми и для прочих средств технического обнаружения. Конечно, — в глазах Хенке блеснул огонек, — у хевов вроде бы не было оснований интенсивно просматривать пространство. Но, вздумай они сделать это, корабли ее светлости были бы обнаружены. Следует принять во внимание и то, что, двигаясь на реактивной тяге и не создавая гравитационного возмущения, она взамен оставляла мощный и легко замечаемый выхлоп. Скрыть его помогло то, что она расположила атакующие единицы между противником и светилом, но это было бы невозможно, во-первых, не будь у нее информации о месте выхода противника из гипера, и, во-вторых, если бы эта информация оказалась не соответствующей действительности. Впрочем, полагаю, на второй случай у нее имелся отдельный, не столь экстравагантный план. Тем не менее ей едва ли не чудом удалось замаскировать излучение своих кораблей энергетическим фоном звезды.
И, наконец, должна сказать, что если бы вражеский адмирал засек корабли ее светлости, ему просто следовало еще некоторое время делать вид, будто он ее не замечает. Ее корабли шли, не подняв клинья, и если бы противник, точно рассчитав время, ударил полным бортовым ракетным залпом, то время подлета ракет оказалось бы слишком мало, чтобы она успела это сделать. Корабли ее светлости, не прикрытые клиньями и гравистенами, были бы обречены. Одни противоракеты и лазерные кластеры положения бы не спасли.
Сделав паузу, Хенке покосилась на Хонор, снова повернулась к Гиллингэму и назидательным тоном объявила:
— Конечно, мы вправе предположить, что план ее светлости и не был самым отчаянным, рискованным и безрассудным броском игральных костей в истории Мантикорского — или Грейсонского — флота… Но если это и так, то мне, во всяком случае, никаких свидетельств большего безумия пока обнаружить не удалось.
Гиллингэм и Маркович, ошарашено переглянувшись, захлопали глазами. Хонор, улыбнувшись Хенке, как ни в чем не бывало подхватила:
— Возможно, капитан Хенке допустила некоторое преувеличение, но если так, то лишь незначительное. Тот план был поистине актом отчаяния, и я приняла его по той единственной причине, что находилась в безвыходном положении. Бежать, бросив на Аиде сотни тысяч людей, было невозможно, противник имел подавляющее численное превосходство, мои корабли не были полностью укомплектованы персоналом, навыки большинства моих офицеров безнадежно устарели, а на освоение захваченных кораблей и притирку экипажей у нас имелось всего несколько дней. Бой, построенный по нормальному, традиционному плану, неизбежно закончился бы для нас катастрофой. Правда, в теории существовала возможность поймать противника в ловушку между моими кораблями и стационарными средствами обороны системы, но она представлялась мне маловероятной, поскольку по моим предположениям — как выяснилось впоследствии правильным — они потому и явились, что заподозрили мятеж и предвидели возможность захвата заключенными базы «Харон». Следовательно, надеяться на то, что они подставят себя под удар орбитальных батарей, не приходилось. Вот мне и пришлось прибегнуть к тактике чрезвычайно рискованной, но в случае удачи сулившей наибольшую выгоду. План сработал, и я выиграла сражение быстро и практически без потерь. Но, как убедительно показала капитан Хенке, план мог провалиться, следствием чего стало бы полное уничтожение всех моих сил. Пойти на такой риск меня заставило то простое соображение, что любой другой образ действий точно так же привел бы нас к гибели, только без всякой надежды на успех. В этом и только в этом мое единственное оправдание.
Несколько мгновений в помещении царило молчание. Хонор ощущала, как курсанты мысленно оценивают описанные альтернативы. Потом Маркович прокашлялась.
— Думаю, мэм, нам не стоит принимать этот план как образец.
— Совершенно верно, — сказала Хонор. — И если кто-то из вас на учениях вздумает отмочить подобный фокус, пусть знает заранее, что я оценю его действия еще строже, чем капитан Хенке оценила мои.
Аудитория отреагировала смехом, но тут снова заговорил Гиллингэм. И голос его звучал задумчиво.
— Как я понял из ваших слов, мэм, и Четвертый Ельцин, и Цербер имели ту особенность, что у вас не было другого выхода, кроме как сражаться, несмотря на неблагоприятное соотношение сил. И раз уж так вышло, вы старались создать те преимущества, какие могли. Но если на Цербере эти преимущества должны были непременно реализоваться полностью, в случае с Ельцином дело обстояло иначе. Там главной проблемой было подойти на нужную дистанцию, соотношение огневой мощи выглядело более приемлемо, а тот факт, что вам удалось одурачить хевов и заставить их разделиться и тем ослабить свои силы, стал в известном смысле результатом простого везения. Вы это хотели сказать?